Как Хрущев хотел “причесать” Беловежскую Пущу
МАРИНА БЕЛЯЦКАЯ, "Свободные новости", № 8, 03.03.2000
Владимир Романов был директором Беловежской пущи, когда строили печально известные Вискули. Он близко знал многих писателей и государственных деятелей, которые приезжали в заповедник на отдых. Романов помнит многое и собирается написать книгу. Но времена нынешние еще не осмыслены ученым до конца. Остается масса вопросов — слишком много, чтобы все вместить в одно интервью…
Когда машина, в которой ехал Хрущев, остановилась перед лежащей поперек дороги вековой сосной, судьба пущи, казалось, была решена. “Да что же это такое? Расчищать, строить дороги!” — кипя-тил--ся Никита Сергеевич. Даль-нейшие события стали развиваться по абсурдному сценарию: высокопоставленные чиновники, в ведении которых находились лесные массивы республики и в том числе главное наше достояние— Беловежская пуща, кинулись составлять служебные записки, накладывать резолюции, ломать копья и все для того... чтобы начать рубить лес. И не просто лес, а древнейший в Европе заповедник: эти чащобы начал охранять еще Ягайло. Пущу под корень, ясное дело, не вырубили бы, но серьезный ущерб Беловежскому заповедному хозяйству нанесли, не моргнув глазом. Все это уже история, пусть и не такая давняя, но весьма поучительная для нас сегодняшних. Ведь были до этого разрушены храмы, были вырублены виноградники. Может, и зря говорят, что история не терпит сослагательного наклонения. В данном случае и оно имеет право на существование, потому что если бы не тогдашний директор пущи Владимир Сергеевич Романов, печальная судьба была бы уготована и ей.
Хрущев “столкнулся” со злополучной сосной, возвращаясь после гостевой поездки по польской территории пущи. У поляков лесные дороги в идеальном состоянии: асфальт, аккуратные поленницы дров — сплошная цивилизация. Никита Сергеевич никак не мог успокоиться: “Там валяющихся деревьев я и в помине не видел!” Тщетно Романов пытался втолковать, что дерево свалилось чуть ли не за час до приезда гостей, и его просто не успели убрать. Хрущев ничего не хотел слушать.
Немного спустя разговор продолжился при закрытых дверях. Хрущев пытался настоять на своем, но строптивый директор пущи терпеливо объяснял августейшей особе методы ведения лесного хозяйства. Никита Сергеевич был не менее строптив и в сердцах воскликнул: “Зачем лес вообще?” Романов оторопел. Но потом, с трудом справившись с собой, стал втолковывать государственному деятелю №1 прописные истины, обильно приправляя их для живости картинами из истории этих мест. В ответ Хрущев надулся: “Ну вот, опять эти заумные разговоры. А если я возьму и распоряжусь: ру-бить!” Романов помолчал и глухо изрек: “Тогда ваше распоряжение придется выполнять другому директору”. Никита Сергеевич замолчал и отвернулся, дав понять, что говорить больше не о чем.
По протоколу директор приглашался на завтрак, обед и ужин гостившими в пуще. Разговор состоялся после завтрака. На обед и ужин приглашения уже не последовало. Вечером Романову позвонил Мазуров и позвал к себе на разговор. Владимир Сергеевич поехал с самыми мрачными предчувствиями. “Как настроение?” — вопросом встретил его Мазуров. “Да вот не знаю: вещи, что ли, собирать?”— вопросом на вопрос ответил ему Романов. “Не переживай, ты вел себя правильно”. А назавтра оттаявший “руководитель №1” уже восхищался поступком директора Беловежской пущи: “Вот, профессионал и должен так себя вести! Нужно уметь отстаивать свои позиции!” Хрущев к этому разговору больше не возвращался. Но в Минске...
В Минске об инциденте и состоявшейся беседе Романова с Хрущевым стало известно. Тогдашний министр лесной промышленности Самойленко тут же написал на имя председателя Совмина Авхимовича служебную записку, которая начиналась ловко подобранной фразой, поразительно созвучной известному в те времена выражению Хрущева: “при всем богатстве нашей родины мы не можем проходить мимо таких излишеств, как... Беловежская пуща (!)”. Далее шло “деловое” предложение: рубить в пуще 400—500 тысяч кубометров в год (во время санитарной рубки в пуще вырубалось не более 75 тысяч кубометров леса, то есть кубометр с гектара). С этой записки началась длительная тяжба заповедника с министром, назначенным государством охранять лесные угодья республики.
Рассказывая об этом, профессор Романов тщательно подбирал слова, вспоминая целые фразы из переписки и называя фамилии. Уже кончилась пленка в диктофоне, стемнело, а мы сидели и разговаривали на “сложную”, по определению Владимира Сергеевича, тему. Я-то забежала к нему с единственным вопросом: “Говорят, в заповедниках появляются паркетные цехи. Рубят лес?” Романов посмотрел на меня снисходительно и покачал головой.
— А я не знаю. Я в пуще давно не был. Надо смотреть — что там рубят. Надо быть специалистом, чтобы знать, сколько рубить. Надо быть хозяином, чтобы знать, как распорядиться отходами. Да-а, сложную вы себе тему придумали.
— Я только с одним вопросом пришла. А вы поставили сразу три...
— А вы никогда не задавались вопросом, почему в Беларуси лесные заповедники находятся в ведении администрации президента? Существует Министерство природных ресурсов и охраны окружающей среды — специализированный государственный орган, который по роду своей деятельности занимается именно этими проблемами. При чем тут управление делами президента? Когда существует такой ералаш, отпадает всякая возможность размышлять над более мелкими задачами.
— Какие задачи вы имеете в виду?
— Вот вы спросили, рубят или не рубят, хорошо это или плохо? Это решается в зависимости от того, что за люди сегодня работают в национальных парках. Да и вообще для заповедника, в конце концов, неважно, что делают из древесины, которую там получают. Все меры должны быть направлены на сохранение территории в том виде, который был определен природными условиями. Это несложно, если занимаются люди грамотные. У нас, смотрите, что происходит: в древнейшем лесном массиве — в Беловежской пуще — директор агроном. Его зам по науке занимается беспозвоночными. Эти виды знаний тоже нужны, но они настолько непрофилирующие для леса, что просто не позволяют вести нормальную организационную и научную работу в таком сложном природном комплексе, каким является пуща. А в Березинском заповеднике директор вообще банковский работник.
— У нас что, дефицит кадров по лесному профилю?
— Вопрос не ко мне, а к Ивану Ивановичу Титенкову — его назначения. Так обращаться с кадрами, как это делали в управлении делами президента, просто недопустимо. Вот скажите, охотничьи хозяйства — что это такое?
— Это деньги, помимо всего прочего.
— Подождите, но этим должно заниматься государство, и прибылью от охотничьих хозяйств тоже. И потом, тут речь идет о многом: если правильно вырублены дуб или сосна, ведется глубокая переработка и в результате производят паркет — честь и хвала хозяину, если он умеет еще и деньги заработать. Но вот могут ли все сделать правильно? У нас к заповедникам отношение всегда было странное. Никита Сергеевич, кстати, недопонимал их роль, половина при нем вообще была закрыта. Нет у нас стоящей государственной программы. Вот если бы управление делами такую программу взяло на вооружение да проконтролировало ее выполнение — ах, как хорошо было бы! Но они взяли лесные заповедники, да еще другие лесные массивы, где можно поживиться. Что это такое? Я уже не говорю о Красноселье — отобрать общественную организацию, да еще с базой (общественная собственность!) — это грабеж средь бела дня! И Тетеревское хозяйство в Могилевской области забрали. Я понимаю, наш разговор ни на что не повлияет, но все же судьбу заповедников должны решать профессионалы. В маленькой Финляндии вам скажут: дайте сосну, а как сделать из нее золото, мы и сами знаем. И при этом у них и лес, и техника, и продукция — все досмотрено и все высокого качества.
— Там что, сосна какая-то особенная?
— Как у нас — pinus silvestrus, сосна обыкновенная.
— Вы говорили о госпрограммах, но у нас по этой части как раз никогда проблем не было. В том же управлении делами утверждают, что весь комплекс работ ведется в соответствии с разработанными проектами и утвержденными программами, нормами и правилами.
— А в результате, что мы имеем? Воз проблем и отвратительную пилу “Дружба”. За всем ворохом бумаг не следовала разработка механизмов, которые бы обеспечивали реализацию решений. Все было неконкретно — одни декларации.
— Ну а вы почему ничего не предлагали, будучи управленцем: директором пущи, заместителем министра, ректором БТИ?
— А почему вы думаете, что не предлагал? Предлагал и был бит нещадно. Проводил конференции по охране окружающей среды — наши и союзные. Я стал очень неудобным человеком. Я бы мог порассказать массу любопытного. Вот вы ездили на первом курсе на картошку?
— Конечно.
— Это к нашему разговору прямого отношения не имеет, но все же, представьте себе, что мы 30 лет посылали первокурсников незаконно — “в виде исключения”. И всегда эта формулировка присутствовала. Мне звонили и говорили: надо послать. А я уже должен был свой приказ по институту издать. Если что случится (а такое было в БПИ — 3 девочки погибли), руководство ни при чем, виноват ректор. Это счастье ректора БПИ, что наши люди такие безграмотные. А то подали бы на него в суд, и платил бы он алименты родителям всю жизнь, не будучи фактически виноват. Я был единственным, кто однажды отказался послать первый курс. Пошел и спросил: кому нужен ректор, не выполняющий постановление правительства, кому нужен коммунист, не считающийся с постановлением ЦК? Это я к тому, что существует ряд документов, и есть телефон. Я могу сказать “нет”, но всегда найдутся и на мое место те, кто скажет “чего изволите”. Я бы привел вам еще пример, но этот случай ничего не стоит по сравнению с теми проблемами, которые мы с вами обсуждаем.
— Расскажите, а читатель сам решит, мелочь это или нет.
Вот тут-то Владимир Сергеевич и рассказал мне о том, как Хрущеву захотелось “причесать” Беловежскую пущу.
То, что увязкой хозяйственных и природоохранных интересов занимаются у нас непрофессионалы — не беда. В той же Финляндии министр обороны — женщина. Вот если начальником генерального штаба станет модельер — армия воевать не сможет. Впрочем, форму сошьют, наверное, неплохую.
То, что охотничьи хозяйства отошли в ведение управления делами президента — не преступление, им там виднее. В заповедниках руководят финансисты? Вполне объяснимо. Но как согласовать это с банальной фразой о том, что земля взята взаймы у детей и ее нужно вернуть в целости и сохранности?
Все эти отрывочные мысли закрутились в голове после того, как я покинула квартиру Романова. Профессор оказался прав — тема слишком обширна. И я решила вернуться к ней несколько недель спустя. После того, как смогу найти ответы на те вопросы, которые, возможно, возникли и у вас.