Роковое воскресенье

Анатолий ГУРИН
«Советская Белоруссия», № 243
30.12.2003

26 декабря 1976 года в автокатастрофе трагически погибли Председатель Президиума Верховного Совета БССР Федор Сурганов и командующий авиацией Белорусского военного округа Леонид Беда. Об этом скупо говорится в нашей исторической литературе, хотя имена погибших увековечены в названиях минских улиц, занесены в энциклопедические словари.

Накануне очередной годовщины той страшной трагедии в брестский корреспондентский пункт «СБ» позвонил полковник КГБ в отставке Алексей Захарович Кривошеин. Ветеран спецслужб заявил, что был одним из последних, кто видел этих руководителей в живых и общался с ними за два часа до их гибели. «Насколько я в курсе, — сказал полковник, — события, предшествующие трагедии, до сих пор широкой аудитории не оглашались. Сегодня, на мой взгляд, уже нет причин для хранения подобной тайны…» Вот что рассказал Алексей Захарович.

— В тот роковой воскресный день — 26 декабря 1976 года — мне, начальнику Особого отдела КГБ по Брестскому гарнизону, и начальнику управления КГБ по Брестской области Леониду Гостевскому предстояло выехать в Пружаны, на военный аэродром Засимовичи. Тогда на его базе дислоцировался 225-й отдельный вертолетный полк, вооруженный новейшими вертолетами Ми-24.  Аэродром, способный принимать воздушные суда практически любого класса, мог показаться слишком большой роскошью для одного полка. Но место для дислокации аэродрома военные вряд ли связывали с планами укрепления западных рубежей страны. Определяющим фактором здесь было соседство с Беловежской пущей, куда с аэродрома ведет прекрасная автомобильная дорога. От вертолетчиков требовалось поддерживать его в постоянной готовности, а мы, сотрудники КГБ, обеспечивали безопасность основных его пользователей — гостей пущи из числа так называемых «охраняемых лиц», прибывавших сюда отнюдь не на вертолетах.

На этот раз нам с коллегой предстояло отправить из пущи гостившее там высшее руководство республики — первого секретаря ЦК КПБ Петра Машерова, Председателя Президиума Верховного Совета БССР Федора Сурганова и Председателя Совмина БССР Тихона Киселева. Для рядовых граждан республики оставался секретом тот факт, что они уже почти неделю разделяли тут компанию с родным братом Фиделя Кастро — Раулем, занимавшим тогда должности второго секретаря ЦК Компартии Кубы, председателя Госсовета и председателя Совмина этой дружественной СССР страны.

В тот день стояла ужасная погода. Снег, ветер, на дороге страшный гололед. Мы с Леонидом Гостевским добирались из Бреста до Пружан на машине в два раза дольше обычного. Но с нашей стороны погодные условия не брались в расчет, хотя именно они стали причиной трагедии. Для успешного осуществления задуманной операции чекистов интересовали сведения несколько иного характера. Наш оперативный работник, курировавший вертолетный полк, доложил, что в ходе проведенных контрразведывательных мероприятий не выявлено препятствий к отправке высоких гостей через аэродром Засимовичи. В мою задачу входила также встреча с командующим авиацией Белорусского военного округа генерал-лейтенантом Леонидом Бедой. Он тоже только что прибыл на аэродром — прилетел на военном самолете, чтобы лично забрать Машерова. Петр Миронович попросил его сделать это, поскольку времени на автомобильный переезд (а он приехал в пущу на автомобиле) не оставалось — в Минске его ждала какая-то срочная работа. Впрочем, спешил не только он. Днем раньше Рауль Кастро должен был уже прибыть в Ташкент, где его с нетерпением ждало все узбекское руководство. Кубинец не спешил менять заснеженную Беловежскую пущу на солнечный Ташкент, возможно, не по своей воле. С ним были жена, сын и две дочери.

С Л.Бедой я встретился на завтраке. Мне не единожды приходилось видеться с этим легендарным летчиком. Это был весельчак, жизнерадостный, душевный человек. Но на этот раз его словно подменили. Он сидел в торце стола какой-то поникший, в беседу почти не вступал, на вопросы отвечал односложно и не сразу. Я невольно спросил, уж не заболел ли он. Леонид Игнатьевич посмотрел на меня печальным взором и тихо произнес: «Да нет, вроде здоров. Правда, спал почему-то плохо. Что-то муторно сегодня у меня на душе». Жить ему оставалось пару часов. Может, действительно его душа, не раз глядевшая смерти в лицо, предчувствовала несчастье.

Штабной офицер вскоре доложил, что Машеров покинул пущу. Мы вместе вышли из теплого помещения. На дворе по-прежнему мело. Специальная техника и десятки солдат, казалось, напрасно воюют со снегом на взлетно-посадочной полосе. Через минуту ее вновь заносило. Два самолета — военный для Машерова и гражданский для Кастро между тем готовились к взлету. И тут показалась кавалькада черных правительственных машин. Я поразился огромной скорости, на которой они передвигались в столь сложных погодных условиях. Машеров ехал в одном автомобиле с Кастро, за ним, помнится, следовала машина Сурганова, потом — Киселева. Петр Миронович, поздоровавшись, сделал нам упрек за то, что мы не обеспечили хорошей погоды. Шутил, конечно. Но Беда явно не был расположен к восприятию шуток. Он сразу принялся упрашивать Кастро отказаться от полета. Однако было видно, что здесь все решает первый секретарь ЦК КПБ. Петр Миронович попросил подойти командира правительственного самолета и во всеуслышание задал вопрос: «Сможешь взлететь?» Конечно же, ответ последовал положительный.

У трапа самолета к Раулю Кастро присоединились его жена и дети. Все счастливые такие, а у провожающих — каменные лица. И лишь только самолет оторвался от земли, неожиданно (для меня, по крайней мере) прозвучал тревожный возглас Беды: «Куда, ну куда так задрал нос? Ровняй, кому говорю, ровняй!» Машина в это время двигалась чуть ли не перпендикулярно земле. Летчик-ас Беда больше других понимал, что вот-вот должна была наступить развязка. Однако в этот день суждено было погибнуть другим. Самолет самым удивительным образом вдруг принял устойчивое положение и вскоре исчез из виду за темными облаками. «Тогда полечу и я», — сказал Машеров. Тут уж Беда, не стесняясь в выражениях, сказал все, что думает по этому поводу, и Петр Миронович сдался. Решено было ехать на автомобилях. Прощаясь с нами, Машеров поблагодарил за службу и заявил, что машины сопровождения не нужны, поскольку он на Брестчине все дороги знает. Никто в этом не сомневался — в 60-е годы он руководил Брестским обкомом партии, так что изъездил область вдоль и поперек. Но мы вопреки его пожеланию все-таки приняли решение сопроводить правительственный кортеж «мигалками» до границы с Минской областью. Когда кортеж начал уже трогаться, вдруг к нему кинулся Беда и буквально на ходу впрыгнул в машину Сурганова. За ним несся другой генерал — его заместитель по летной работе, но он уже явно не догонял эту машину. В результате остался жив — перед ним остановился автомобиль Киселева.

История не знает сослагательного наклонения, поэтому остается только гадать, как бы обернулись события, если бы Машеров настоял на своем и все улетели самолетом. Информацию о гибели Сурганова и Беды в автокатастрофе я получил от упомянутого выше начальника управления КГБ по Брестской области Леонида Гостевского. Он позвонил по телефону спустя час как мы вернулись из Пружан и в конце разговора задал риторический вопрос: «Ну почему мы не послали машины сопровождения до самого Минска?» Конечно, последовали разбирательства. Но в ходе их не возникло никаких домыслов о якобы политической подоплеке трагедии, как это случилось четыре года спустя, когда на той же автотрассе Брест — Москва погибнет и Петр Машеров.